Расширение представлений о мире шло сначала по пути количественного накопления описаний явлений ботаники, зоологии,
астрономии, наблюдений за чужими нравами и обычаями, пока еще
в слитном, не расчлененном на сферы знания и не осмысленном
теоретически виде. Живость материала дополнялась и стилистическим разнообразием записок, ибо они принадлежали перу священников и лоцманов, королевских чиновников и простых матросов.
Во многих из них, особенно в рассказах о кораблекрушениях, авторы
субъективно не ставили перед собой литературных задач, а лишь
стремились дать «руководство» по поведению в трагических обстоятельствах; тем не менее благодаря им в ученую, письменную
литературу внедрялась традиция устных сказаний. Эти рассказы,
написанные живым простонародным языком, расцвеченным морским жаргоном и яркими метафорами, вводят в мир повседневности, а не романтики дальних морских путешествий.
Однако уже в середине XVI в. в трудах Пашеку Перейры,
Фернана де Оливейры, наконец, воина, ученого и изобретателя
Жоана де Каштру («Путь из Лиссабона в Гоа», «Трактат о сфере»)
делаются попытки перевести проблемы познания мира с непосредственно-эмпирического уровня на теоретический. В их трудах воз-
никает понимание опыта как силы и основы знания. Жоан де
Каштру писал, что многое, о чем он повествует, кажется невероят-
ным, но разум должен подчиниться реальности, ибо все это подтверждено фактами. Так появляется и решается еще одна проблема —
критериев истинности знания.
В записках путешественников и миссионеров содержались сведения не только о географии и ботанике, но и о поведении и
психологии людей, об их способностях. Сочинения по медицине,
впитавшие в себя традиции заморских стран, как, например, «Трактат о лекарствах и лечении в Восточной Индии», рассказывали новое
о человеке как физическом организме. Такое накопление разнооб-
разных и разнородных сведений о человеке, удивление перед многообразием форм человеческой жизни, расширяя представления
европейца, заставляли его задуматься над глобальными, сущностными вопросами: что такое человек? где границы человеческого? в
чем отличия и роль человека цивилизованного? наконец, что такое
человечество?
Ответы на эти вопросы во многом зависели от того, насколько
было возможно для автора преодолеть тождество понятий «человек»
и «христианин», что было под силу немногим. Большинство испанцев считали жителей Америки неполноценными существами. В то
же время перу Бернардино де Саагун принадлежит блестящая,
единственная в своем роде и по объему, и по предмету, и по уровню
изысканий «Всеобщая история Новой Испании», которая представляла собой лингвистическое и этнографическое исследование жизни ацтеков, показывавшее их во всем равными европейцам. С иных
позиций, позиций христианского милосердия и гуманизма, воздавал должное индейцам Бартоломе де Лас Касас (1474—1566), решительно вставший на их защиту. Он считал индейцев равными
перед Богом белым людям, отрицал рабство, противопоставляя в
своих «Историях Индий» простодушным туземцам жестоких завоевателей. В этом контексте многие мыслители XVI в. двойственно
оценивали деятельность испанцев и португальцев в заморских
землях и сами открытия: если для расширения познаний они были
несомненно полезны, то вседозволенность, обретенная открывателями и завоевателями, губительно сказывалась на нравственности
европейцев.