Расширение представлений о мире шло сначала по пути количественного накопления описаний явлений ботаники, зоологии, астрономии, наблюдений за чужими нравами и обычаями, пока еще в слитном, не расчлененном на сферы знания и не осмысленном теоретически виде. Живость материала дополнялась и стилистическим разнообразием записок, ибо они принадлежали перу священников и лоцманов, королевских чиновников и простых матросов. Во многих из них, особенно в рассказах о кораблекрушениях, авторы субъективно не ставили перед собой литературных задач, а лишь стремились дать «руководство» по поведению в трагических обстоятельствах; тем не менее благодаря им в ученую, письменную литературу внедрялась традиция устных сказаний. Эти рассказы, написанные живым простонародным языком, расцвеченным морским жаргоном и яркими метафорами, вводят в мир повседневности, а не романтики дальних морских путешествий.

Однако уже в середине XVI в. в трудах Пашеку Перейры, Фернана де Оливейры, наконец, воина, ученого и изобретателя Жоана де Каштру («Путь из Лиссабона в Гоа», «Трактат о сфере») делаются попытки перевести проблемы познания мира с непосредственно-эмпирического уровня на теоретический. В их трудах воз- никает понимание опыта как силы и основы знания. Жоан де Каштру писал, что многое, о чем он повествует, кажется невероят- ным, но разум должен подчиниться реальности, ибо все это подтверждено фактами. Так появляется и решается еще одна проблема — критериев истинности знания.

В записках путешественников и миссионеров содержались сведения не только о географии и ботанике, но и о поведении и психологии людей, об их способностях. Сочинения по медицине, впитавшие в себя традиции заморских стран, как, например, «Трактат о лекарствах и лечении в Восточной Индии», рассказывали новое о человеке как физическом организме. Такое накопление разнооб- разных и разнородных сведений о человеке, удивление перед многообразием форм человеческой жизни, расширяя представления европейца, заставляли его задуматься над глобальными, сущностными вопросами: что такое человек? где границы человеческого? в чем отличия и роль человека цивилизованного? наконец, что такое человечество?

Ответы на эти вопросы во многом зависели от того, насколько было возможно для автора преодолеть тождество понятий «человек» и «христианин», что было под силу немногим. Большинство испанцев считали жителей Америки неполноценными существами. В то же время перу Бернардино де Саагун принадлежит блестящая, единственная в своем роде и по объему, и по предмету, и по уровню изысканий «Всеобщая история Новой Испании», которая представляла собой лингвистическое и этнографическое исследование жизни ацтеков, показывавшее их во всем равными европейцам. С иных позиций, позиций христианского милосердия и гуманизма, воздавал должное индейцам Бартоломе де Лас Касас (1474—1566), решительно вставший на их защиту. Он считал индейцев равными перед Богом белым людям, отрицал рабство, противопоставляя в своих «Историях Индий» простодушным туземцам жестоких завоевателей. В этом контексте многие мыслители XVI в. двойственно оценивали деятельность испанцев и португальцев в заморских землях и сами открытия: если для расширения познаний они были несомненно полезны, то вседозволенность, обретенная открывателями и завоевателями, губительно сказывалась на нравственности европейцев.