Борьба за выживание очень остро поставила перед обществом
вопрос о нации. Общественная литература того времени пестрела
на все лады склоняемыми понятиями «нация», «народ», «родина»,
«любовь к родине». Специфика венгерской ситуации заключалась
в том, что эти понятия надо было осмыслить в условиях этнической,
социальной, культурной, языковой пестроты, а также раздела некогда единого государства на три части. Понимание общности уже
сложилось, но отличалось у представителей разных культурных
направлений и социальных групп. Так, еще в XV в. среди венгерских
гуманистов, многие из которых были выходцами из инородцев
(далматинцы, хорваты, словенцы и т.д.), получила хождение мысль
о том, что это — общность, объединяющая людей, живущих на
одной государственной территории. Ее называли «gens Pannonica»,
«natio Pannonica». Такое понимание было распространено и в
XVI—XVII вв. В XVI в. некоторые авторы исходили из признания
венгерского языка в качестве элемента, образующего нацию. Так
полагал известный переводчик Библии протестант Янош Силъве-
стер. Но доминировала в обществе концепция «дворянской нации»,
сформулированная в начале XVI в. государственным деятелем Иш-
тваном Вербеци: нацию составляют все дворяне (nobiles) королевства независимо от их богатства, должности, языковой
принадлежности. Непривилегированные сословия, в первую очередь крестьяне, не включались в такую «политическую нацию».
Что такое «родина», было более или менее ясно: Венгрия,
причем единая. Но «патриотизм» в условиях бесконечной политической борьбы трактовался по-разному. В глазах одних предатель-
ством выглядела приверженность к Габсбургам, даже если ее целью
было изгнание турок. В глазах других непростительными считались
попытки сблизиться с турками, даже если они были нацелены на
достижение гарантий от посягательств Габсбургов на свободу Венгрии и Трансильвании. В глазах третьих глубокого порицания
достоин переход от венгерского короля на сторону трансильванского князя, и наоборот. Редкие спорщики обладали мудростью венгерского историка из Трансильвании Иштвана Самошкези,
признававшего допустимость подобных поступков, если они мотивируются заботой «о деле».
Конечно, создание историко-политических концепций было
уделом немногих, часто так или иначе связанных с политикой,
двором, людей. Действительно, феодальная элита продолжала оставаться и политической элитой, возглавляющей и направляющей
политическое развитие страны. Более того, ее роль в этих процессах
усилилась во время турецких войн.