Борьба за выживание очень остро поставила перед обществом вопрос о нации. Общественная литература того времени пестрела на все лады склоняемыми понятиями «нация», «народ», «родина», «любовь к родине». Специфика венгерской ситуации заключалась в том, что эти понятия надо было осмыслить в условиях этнической, социальной, культурной, языковой пестроты, а также раздела некогда единого государства на три части. Понимание общности уже сложилось, но отличалось у представителей разных культурных направлений и социальных групп. Так, еще в XV в. среди венгерских гуманистов, многие из которых были выходцами из инородцев (далматинцы, хорваты, словенцы и т.д.), получила хождение мысль о том, что это — общность, объединяющая людей, живущих на одной государственной территории. Ее называли «gens Pannonica», «natio Pannonica». Такое понимание было распространено и в XVI—XVII вв. В XVI в. некоторые авторы исходили из признания венгерского языка в качестве элемента, образующего нацию. Так полагал известный переводчик Библии протестант Янош Силъве- стер. Но доминировала в обществе концепция «дворянской нации», сформулированная в начале XVI в. государственным деятелем Иш- тваном Вербеци: нацию составляют все дворяне (nobiles) королевства независимо от их богатства, должности, языковой принадлежности. Непривилегированные сословия, в первую очередь крестьяне, не включались в такую «политическую нацию».

Что такое «родина», было более или менее ясно: Венгрия, причем единая. Но «патриотизм» в условиях бесконечной политической борьбы трактовался по-разному. В глазах одних предатель- ством выглядела приверженность к Габсбургам, даже если ее целью было изгнание турок. В глазах других непростительными считались попытки сблизиться с турками, даже если они были нацелены на достижение гарантий от посягательств Габсбургов на свободу Венгрии и Трансильвании. В глазах третьих глубокого порицания достоин переход от венгерского короля на сторону трансильванского князя, и наоборот. Редкие спорщики обладали мудростью венгерского историка из Трансильвании Иштвана Самошкези, признававшего допустимость подобных поступков, если они мотивируются заботой «о деле».

Конечно, создание историко-политических концепций было уделом немногих, часто так или иначе связанных с политикой, двором, людей. Действительно, феодальная элита продолжала оставаться и политической элитой, возглавляющей и направляющей политическое развитие страны. Более того, ее роль в этих процессах усилилась во время турецких войн.