РобертУоллэйс

Вопрос об учениках Леонардо чрезвычайно запутан и интересен. В Милане у него было много учеников, среди них Джованни Антонио Больтраффио, Марко д'Оджоно, Чезаре да Сесто, Франческо Мельци и испанец Фернандо де Льянос. Все они были усидчивы и плодовиты, следовали советам Леонардо и использовали его сюжеты. Обожание их
было беспредельно, но ни один из них не стал выдающимся художником. И не потому, что Леонардо проявлял мало интереса к преподаванию: его «Трактат о живописи», хотя так и не приведенный им в порядок, все же представляет собою внушительного размера учебник, который с благоговением и пользой изучался художниками всех веков после его смерти.
Но среди своих непосредственных последователей он не мог найти тех, кто хотя бы приблизительно был способен воспринять все, чему он мог научить. И он держал в благоговейном страхе даже лучших своих учеников. Нередко в их руках тончайшие приемы Леонардо превращались в нечто вымученное и банальное, его таинственность и двусмысленность оборачивались неуклюжестью и грубостью. Именно их неудачные попытки стали причиной большинства позднейших недоразумений в идентификации стиля Леонардо, хотя следует заметить, что только благодаря копиям нам известны некоторые из его великих композиций.
Из всех молодых учеников Леонардо, его почитавших, только один — Франческо Мельци — достоин более чем мимолетного упоминания, но Мельци помнят скорее не за его талант, который все же был весьма посредственным, а за те отношения, которые возникли между ним и Леонардо. Мельци стал учеником Леонардо в Милане. Это случилось приблизительно в 1507 году, когда Мельци было четырнадцать лет. Восприимчивый, интеллигентный подросток вскоре понял, что за внешней сдержанностью Леонардо скрывается безмерное одиночество, и стал для стареющего и все более теряющего иллюзии мастера, по существу, сыном. В отличие от Салаино, Мельци не был ни бестактным,
ни алчным. Он происходил из благородной семьи, и, хотя не мог приблизиться к своему учителю ни интеллектом, ни художественным мастерством, все же одарил его глубокой, благодарной привязанностью. Он делал все что мог, чтобы смягчить тяготы его последних лет, и оставался с ним до последней минуты его жизни. Из всех личных привязанностей Леонардо, кажется, только к одному Мельци испытывалнастоящую любовь. Почувствовав приближение смерти, он написал завещание, в котором, наконец, примирился со своими сводными братьями: им он оставил все свои деньги. А Мельци он завещал все свои бумаги и рисунки. То, каким образом Мельци распорядился впоследствии этим сокровищем, может показаться неразумным, даже трагичным, однако это уже тема для другого разговора.